Голоса в голове - психотронное воздействие на мозг

Дневник участника психотронных экспериментов по контролю сознания и мышления

Начало моей психотронной истории - втягивание в эксперимент

Пошла Лена в суд за справедливостью. Справедливость там не нашла, зато нашла интересную историю. Психотронную.

В апреле 2013 года я пришла в Мещанский районный суд г. Москвы с иском по трудовому спору. Решение по моему делу было вынесено в конце ноября 2013 года в пользу противной стороны. Дело рассматривалось федеральным судьей небрежно, но на последнем судебном заседании произошло неожиданное для меня событие - между мной и судьей состоялся телепатический обмен короткими фразами, который для судьи неожиданностью не был. Тогда, войдя в зал заседаний, я выбрала для себя место напротив судьи, она находилась в зале, ожидая, когда стороны займут свои места и наблюдая за мной и особой, представлявшей противную сторону. Я смотрела на судью, и вдруг в моем мозгу прозвучал вопрос: «а это не вы?» По мимике судьи, смотревшей на меня в упор, было понятно, что вопрос исходил от нее – на ее лице были написаны ободряющая полуулыбка и одновременно опасение – она напряженно ждала моей реакции, не зная, какой она окажется. Телепатически заданный вопрос меня ошеломил, но судья была мне симпатична, и я с радостью ответила ей тоже ментально: «я, я», точнее говоря, на исходящий непосредственно от меня импульс согласия наложился словесный ответ, прозвучавший ясно в моем сознании, который я приняла за собственный. Это тоже удивило – неизвестно откуда у меня проявилась способность к телепатической контакту, в которую я поверила. Я была поражена, но для судьи это было, как казалось тогда, вполне обычным делом, она снисходительно улыбнулась на мою реакцию и через несколько секунд передала мне еще одну телепатему: «ах, вы…», помогая себе мимикой, и величественно отвернулась, показывая, что ментальный разговор окончен. Противная сторона в этот момент стояла рядом со мной, прямо смотрела на судью, как будто что-то замечая, но молчала. Когда я ответила судье телепатически «я, я», то заметила, как она расслабилась с облегчением, как исчез страх с ее лица, будто для нее было жизненно важно получить от меня именно ментальный ответ, отклик на ее первую телепатему. Формальная причина для телепатического обмена фразами между людьми, которых ничего не должно связывать, - ничтожная. Незадолго до дня последнего судебного заседания я написала на странице судьи на сайте pravo.ru не совсем лестный, но и не резкий, отзыв: «Судья - большая добрая девочка, всех ей жаль – и истца, и ответчика», а также отзыв с критикой ее практики затыканиия сторонам ртов. Поэтому неопределенного содержания телепатема: «а это не вы?» тут же была связана мной с этими отзывами – я подумала, что ее интересует, не я ли это написала. Но мотив для телепатирования, лежащий на поверхности, мне всегда казался подозрительным, я искала настоящий мотив, который и по сей день остается для меня скрытым. Из этого случая я вывела тогда, что судья – экстрасенс и телепат, почти ничего не зная об экстрасенсорных способностях человека.

После вынесения судебного решения я вернулась к своей работе, судья для меня ушла в прошлое со своим телепатическим сеансом, хотя я не могла полностью забыть о ней, т.к. планировала подачу апелляционной жалобы. В декабре 2013 года, январе – феврале 2014 у меня была настолько напряженная работа, что не только о судье, - о своем деле думать не хотелось. Ничего необычного со мной в то время не произошло, кроме неожиданной встречи с судьей нос к носу в конце декабря 2013 в метро, когда мы прошли мимо друг друга молча и отчужденно. Но в начале апреля я рассталась со своей работой и оказалась свободна до конца апреля. В это время я снова стала думать о судье, т.к. намеревалась подавать теперь уже кассационную жалобу. Я думала о ней как о судье не слишком лестно, но она была мне симпатична как человек еще с первой встречи на предварительном судебном заседании, в ней было обаяние. Пребывая дома в безделье, занимаясь неторопливо поиском новой работы, я стала вдруг с особой нежностью относиться к судье, видя в ней ранимое, доброе, чуткое существо, прячущееся под маской судейской неприступности. Однажды, когда я думала о ней сочувственно, я увидела в своем сознании ее зрительный образ – она сидела с прямой спиной вполоборота ко мне и глядела строго и внимательно. Она была не в мантии, а в каком-то светлом просторном одеянии, напоминающем ночную сорочку. Этот зрительный образ был настолько четким и настолько необычно было его возникновение, что в испуге я громко вскрикнула и закрыла голову руками. После моего крика видение в сознании тут же исчезло. С этого момента я стала предполагать наличие у судьи способности к телепортации, о психотронном оборудовании и использовании в нем изображений мне тогда еще ничего не было известно.

Трудно вспомнить месяц и тем более день, когда я впервые услышала ментально голос уже после суда – это могло быть в мае или в июне 2014, скорее всего, в мае, тогда я еще не делала записей происходящего в моей 2-й реальности (в сознании), как сейчас – я стала их делать лишь в октябре 2014, восстанавливая события по памяти. Голос был женский, и я связывала все, что стала в дальнейшем ментально слышать, с судьей, т.к. помнила о телепатическом сеансе между нами в ноябре 2013 г. Некоторые услышанные ментально фразы типа: «будете завтра в суде?» еще более укрепляли мою веру в то, что я телепатирую с судьей.

В течение мая – августа 2014 я слышала ментально слова или короткие фразы, но вначале их было очень мало – они звучали не каждый день, по несколько слов за день в качестве коротких реплик - оценок. Со временем слова или кусочки фраз звучали в моем мозгу все чаще.

Первые услышанные мной ментально слова, были умеренно-ругательными : «кобыла», «кобылка», «мерзавка», «обезьяна», «куколка», «стервятник», самым ругательным, но и редким, было слово «дрянь». Среди оскорбительных слов, которые были мной услышаны от мнимой «судьи», никогда не было слова «дура», но часто звучали слова «ненормальная, сумасшедшая, блаженная». Часто я могла услышать: «бедная, несчастная», на первый взгляд, слова сочувственные, но из-за своего несоответствия ситуации оскорбляющие, задевающие чувство собственного достоинства.

Хотя это были явно оскорбительные слова, они исходили от мягкого по характеру человека и поначалу оказывали на меня впечатление детской шалости, не столько оскорбляя меня, сколько заставляя недоумевать. Все это не противоречило моему представлению о судье: в ней много детского, она замкнута, не может показать свое настоящее лицо в должности, которую занимает, но нуждается в этом, т.е. ей хотелось бы побраниться, да статус не позволяет, а в ментальной сфере все дозволено. Но постепенно у меня стало накапливаться раздражение к «судье», несмотря на мою большую терпимость. Однажды я с обидой заметила, что она не может произнести ничего, кроме оскорблений. «Судья» насмешливо ответила: «хорошие слова надо заслужить». Я продолжала реагировать: «а чем же я заслужила плохие слова?» На это она уже ничего не ответила. (Прим.: Позже я смогла убедиться в том, что начало ментального общения с оскорбительных слов - обычная практика психотронной обработки. Часто произносимые оскорбительные слова постепенно вызывают у попавшего под психотронный «колпак» раздражение, расшатывают его нервную систему, снижают сопротивляемость, разжигают интерес к происходящему во 2-й реальности (сознании) хотя бы вопросом «за что?», втягивают все глубже в телепатическую игру, имеющую свои этапы, подготавливая переход к новому этапу)

«Судья» постепенно входила в мою частную жизнь, и очень глубоко. Все чаще можно было услышать ее коротенькие реплики-оценки по ничтожным поводам – прием пищи, выбор одежды и т.п. Она вставляла свои три копейки во все, что становилось предметом моих размышлений. Смотрю французский фильм – «судья» начинает рассуждение о французах фразой: «ну, французы, это…», не заканчивая ее, словно приглашая меня к диалогу. После просмотра фильма «Реквием по мечте», который меня сильно напугал, она произносит сочувственно: «ну что ж…». Думаю о работе вообще и об отношениях на работе, она либо поддерживает и соглашается, либо возражает. Например, я подумала, что не могу работать с идиотами, на это она отреагировала: «это точно». Но на мои мысли она редко говорила: «да, это верно», чаще - «глупенькая» или приводила свои контраргументы, которые я не слышала, однако я послушно и добродушно впитывала в себя бубнение «судьи», пока оно не затухало в моем сознании. Однажды я сказала ей ментально, что ничего не поняла из ее длинной речи, на это она с воодушевлением ответила: «а не надо слушать все».

Однажды «судья» спросила: «где ваш брат?» Я удивилась такому интересу к моему покойному брату, но ответила: «умер давно от сердечной недостаточности». Но осведомленность «судьи» в том, что у меня был брат, меня насторожила и вызвала недобрые мысли относительно прошлого «судьи» - однажды я назвала ее ментальным жандармом и сказала, что она меня «пасет», с чем она не согласилась.

Когда я вспоминала какой-нибудь факт из своей биографии, «судье» это очень нравилось, она с интересом слушала. Но эти факты я выдавала не по своей инициативе, а отвечая из вежливости и симпатии на ее достаточно деликатные вопросы, которые в то время говорили мне об ее интересе к моей жизни и которые на деле должны были служить установлению между нами контакта, прямого диалога.

Однажды у меня возникли проблемы на работе, и я с возмущением думала о конфликте. «Судья» добродушно откликнулась: «что там происходит?» Я ответила: «да это у меня проблемы на работе».

В то же время передо мной приоткрывалась и внутренняя жизнь «судьи» - как мне тогда казалось. Однажды я услышала ее голос в своей голове: «умереть». Это было еще в начале нашего ментального общения. Мне был чужд суицид, и я мысленно засмеялась: «нет, умирать я не собираюсь». Позже я получала от «судьи» и другие суицидальные мыслеформы: «не хочу жить, спрыгнуть вниз». Тогда я подумала, что она могла бы ментально подталкивать к суициду других людей, более склонных к этому, чем я. «Судья» на эту мою мысль возражала и говорила, что общалась ментально только со мной, но я в этом сомневалась. Все это выглядело как мрачная шутка со стороны «судьи».

Однажды рано утром я проснулась и услышала торопливый голос «судьи»: «сколько таблеток надо?» Я заволновалась, предчувствуя суицид: «не надо таблеток, не надо». «Судья» ответила: «это чтобы успокоиться».

Я часто думала о дурном судействе, о решениях, выносимых от балды, и винила в этом «судью». Она слышала это и говорила, что «они пытались…». Что именно пыталась делать «судья», я не расслышала, но с облегчением вздохнула. «Судья» виновато говорила: «мне по миру идти?» Однажды я с ней пошутила, сказав: «уж я тебе отвод дам!», на что «судья» ответила весело: «ждем».

Однажды я услышала голос «судьи»: «он бросил меня», но потом поняла, что это был не факт, а только опасение – она боялась потерять кого-то, кто все еще был при ней.

Однажды я услышала возглас «судьи», который сочла за прямое обращение ко мне: «Я ослепла! Ну почему так?» (Прим.: слово «ослепла» было произнесено с особой силой - позже узнаю о возможности психотронного оборудования создавать подобного рода эффекты, оказывающие довольно сильное воздействие на подколпачного-новичка). Потрясенная, я не знала, что делать, ведь мы общались только во 2-й реальности, в 1-й, настоящей реальности мы не представляли друг для друга НИЧЕГО. Вскоре обнаружилось, что никакой слепоты нет. Я была растеряна и стала с подозрением относиться ко всему, что слышала от «судьи», поняв возможность получения искаженной информации из эфира, как стала тогда называть ментальную сферу, 2-ю реальность.

Я получила от «судьи» мыслеформу: «помоги», и не понимала, какая помощь от меня требуется. В то время я решила: возможно, ничего определенного и не имелось в виду, а только «судья» ощущала внутренний дискомфорт, депрессию и обращалась она не ко мне, а к… пустоте за помощью обрести душевное равновесие.

Однажды мне приснился сон, в котором увидела «судью» тонущей в 31 год – медленно опускалось на дно ее длинное, обнаженное наполовину тело. Я обхватила это тело за талию и пыталась поднимать его к поверхности. Меня в то время очень напугал этот сон, я сказала о нем «судье», та ответила: «я этого не люблю».

Возникала видимость ментальной дружбы, очень глубокой и в то же время ненастоящей. Однажды «судья» торжественно произнесла: «мой друг», «мне предана». Я приняла это на свой счет и подумала: «предана, но не во всем». Однажды «судья» сказала: «ты и я». Что она имела в виду, я не поняла, но задумалась. Однажды «судья» сказала посреди ночи: «обнимаю тебя крепко». Я отреагировала: «и я обнимаю тебя крепко». Она ответила: «я чувствую». Однажды «судья» с тоской ночью сказала: «пусти меня, будем встречаться», я замерла, не зная, как на это реагировать, и сделала вид, что ничего не слышала.

«Судья» обычно ментально говорила мне «ты», и это звучало не по-дружески, а с презрением, так можно относиться к недочеловеку. Я обижалась: «Вы говорите со мной, как с призраком, хотя я – человек». На это «судья» отвечала: «обидно?» Но иногда она обращалась ко мне на Вы, что было особенно приятно, потому что было редко. Только один раз за все время ментального общения «судья» обратилась ко мне по имени, произнеся его с некоторым затруднением, как будто что-то преодолевая в себе, по имени без отчества. Я же к "судье" никогда не обращалась по имени, обращение на "ты" использовала несколько раз лишь для того, чтобы выровнять наши позиции в ментальной сфере, не допустить неравенства с "судьей", говорившей мне "ты". Однако чаще всего я думала о ней в 3-м лице, зная, что она все равно меня услышит, у меня не было необходимости в прямом обращении к ней, и сами ментальные отношения с ней были для меняе обременительными.

Я не понимала: зачем я ей нужна, чем можно объяснить ее интерес ко мне. Однажды я услышала произнесенную «судьей» фразу: «я должна контролировать» и связала ее с моим гражданским делом, которое она рассматривала и по которому я готовила дальнейшие свои действия. Я заподозрила "судью" в заинтересованности в исходе моего дела. Поэтому отложила свое намерение обратиться в ОМВД по обвинению в заведомо ложных свидетельских показаниях противной стороны, надеясь услышать ментально еще что-нибудь, что прояснило бы ситуацию. Также я услышала от нее фразу: "один человек хочет встретиться с вами", которая меня насторожила - я не желала никаких встреч, т.к. подозревала "судью" в использовании своих феноменальных телепатических способностей, которые ей приписывала, в криминальных целях (подталкивание к самоубийству, шантаж). На мой косвенный отказ от сотрудничества, намек на которое я усматривала в некоторых изречениях "судьи", в т.ч. "мы могли бы работать вместе", она сказала: "это выгодно".

Тем не менее, летом 2014 уже не было дня, когда не зазвучал бы в моей голове голос «судьи». Уже к концу июля я была серьезно озабочена постоянными нарушениями сна – внезапными пробуждениями среди ночи с невозможностью быстро уснуть снова, и искала в интернете средства от бессонницы. Воскресенье 31 августа 2014 запомнилось тем, что в этот день «судья» трижды бросала мне реплики, что уже было много для того времени – я стала чувствовать себя пленницей. Самым замечательным в этот день было то, что «судья», которую я уже считала телепатом, неожиданно для меня правильно расшифровала мою мысль – целеполагание, не выраженную словами: у меня возникло желание найти в интернете литературу по телепатии, тут же «судья» отреагировала словами: «я не из простых», в ответ на это у меня, потрясенной, возникла мысль словами «девочка индиго». С этого момента я стала считать «судью» телепатом высшего класса. О себе я тоже стала думать как о телепате, только слабом, – я не знала тогда о существовании психотронного оборудования, благодаря которому у меня появилась возможность принимать чужие мысли и отдавать свои. Более того, в декабре 2014 года, когда пси-операторы перешли к прямым диалогам со мной, они сами указали мне на то, что ни один человек не может обладать такой мощностью, чтобы транслировать и принимать мысли на большие расстояния, ни я, ни «судья» не были телепатами.

К концу лета я все чаще просыпалась посреди ночи и обнаруживала, что «судья» тоже не спит и мягко, приветливо призывает меня к ментальному общению. В длинных ночных разговорах, продолжавшихся не один час, говорила преимущественно «судья», она свободно понимала все, о чем я думала, но я, прилагая значительные усилия, улавливала лишь отдельные ее слова и только в общих чертах понимала то, что хотела сказать «судья», ставшая неожиданно многоречивой. Часто замечая, что «судья» по ночам не спит, я удивляясь этому и беспокоилась за ее здоровье.

Иногда я просыпалась посреди ночи и слышала, как «судья» тихонько гулила – размышляла как бы для себя. Я не решалась сразу вступить в беседу, т.к. не знала – говорит ли она сама с собой или приглашает меня к ментальному разговору. Затем я осторожно вторгалась в размышления «судьи», и мы тихонько ворковали в моем сознании, пока сон не сморит меня или она не «уйдет» по-английски – не прощаясь. У меня создавалось ощущение доверительной и нежной дружбы.

Когда на фоне таких почти идиллических отношений без видимых причин со стороны «судьи» вдруг начинали сыпаться на меня оскорбления, еще более сильные, чем были раньше, это подействовало на меня особенно болезненно. Однажды в сентябре ранним утром я услышала фразу, высказанную с большой злобой: «она ненормальная!» При этом второй раз за всю свою психотронную историю я увидела в сознании зрительный образ судьи, стоящей во весь рост, но мало похожей на настоящую судью – это была неизвестная молодая особа. Ее голос звучал уже не так, как раньше, он был слишком звенящим. Тогда я не знала о возможностях психотронного оборудования модулировать голоса и использовать эффект истерии, эмоционального усиления отдельных слов или фраз, поэтому на меня оказал большое впечатление этот случай. Целый день я находилась под впечатлением услышанной фразы, потрясенная злобой, вложенной в нее. Я задавала себе вопрос: «За что такая ненависть? Разве я навязывала ей себя, разве я вторгалась в ее сознание?» Во мне вызревал протест против несправедливости к себе «судьи».

С сентября со стороны «судьи» стали часто звучать ментальные требования, для меня трудновыполнимые, о прекращении моих собственных размышлений, якобы беспокоящих «судью». «Замолчи», «прекрати», «невыносимо», «убирайся», «заткнись», «мешает работать» слышала я, едва только начинала что-то обдумывать. Это звучало не столько как приказ – такой приказ я без колебаний проигнорировала бы, сколько как просьба страдальца, и я, человек достаточно отзывчивый, начинала испытывать чувство вины, потому что удовлетворение такой просьбы было не в моих силах, хотя я и пыталась ограничивать свой ментальный флуд. Я решила, что «судья» фантастически чувствительна, называла ее Принцессой на горошине и жалела за такую чувствительность, считая, что она расплачивается за полученный от природы дар – способность к телепатии и телепортации. В то же время мне не хотелось и себя видеть источником ее страданий. Я говорила ей ментально: «А что вы хотели увидеть в моем сознании, бесцеремонно вторгаясь в него – райские кущи, соловьиное пение? Нет, получите шипы терновника и вонь стоячих вод. Это мое сознание, моя ментальность, вы здесь – лишь гость, (прим.: я не говорила тогда – оккупант, как сказала бы сейчас), не вам говорить мне «убирайся», не вам набрасывать узду на мои мысли, здесь не зал судебных заседаний, где вы – царица, затыкающая всем рты, здесь чужая епархия». (Прим.: попытки заставить меня обрывать свои размышления по команде еще более укрепляли мою веру в то, что я ментально общалась с судьей – для нее и в 1-й реальности было характерно такое поведение) Не относясь к этим требованиям, как к приказам, я получила от «судьи» пару раз угрозы, которые не приняла всерьез, например: «он приедет и заберет вас», «я тебя убью», хотя на следующем этапе психотронной обработки с «запугиванием» я вспомнила эти угрозы, отчего запугивание стало для меня убедительным.

Моя симпатия к судье начинала перерастать в чувство противоположное – в ненависть, во мне просыпался садист. Убежденная в том, что «судья» занята непрерывным мониторингом моего сознания и в том, что она страдает от моего ментального флуда, я пыталась иногда подшутить над ней и произносила ментально фразу: «труп в шкафу начинает попахивать», «труп в шкафу пахнет все сильнее, соседи жалуются». Она на это вяло реагировала: «прекрати».

Однажды мне приснился сон, в котором я увидела намек на «судью»: «в детстве она была очень способной, все схватывала на лету, но впоследствии у нее обнаружилась тяжелая форма шизофрении и алкоголизм, и только была одна женщина, с которой она…» Я проснулась в ужасе и боялась употребить слово «шизофрения» даже в мыслях для себя, но «судья» что-то почуяла. На следующий день я проснулась очень рано и сразу услышала в своей голове ее голос: «я не хочу жить». Я испугалась такой суицидальной ориентации: стала уговаривать ее и мысленно обняла в утешение. Супер-чувствительная «судья» обратила свое внимание на эти объятия и взорвалась, обзывая меня «мерзавкой», «дерьмом». Я не протестовала, соглашалась: «да, я дерьмо». Не встречая сопротивления с моей стороны, она еще более разошлась и кричала: «докажи мне свою любовь, докажи!». Казалось, «судья» рыдает, и кто-то ее успокаивает. Потом я снова уснула, спокойная и безмятежная, хотя неделей раньше была в таком же исступлении от поведения «судьи», в каком теперь находилась она сама (когда я услышала: «она ненормальная!»). Но я предположила, что «судья» не одна, что рядом с ней кто-то есть, кто даст ей успокоительное лекарство и удержит от суицида. Во время этого приступа истерии «судья» кричала: «за кого ты меня принимаешь?» Она очень болезненно принимала мои мысли с подозрением относительно своего психического здоровья, которые уже начали у меня возникать, и часто с горечью говорила: «я не больна, я здорова». (Прим.: эффект истерии и сильных эмоций - принадлежность психотронного оборудования, с помощью которого можно ментально разыгрывать сцены шекспировкого размаха)

Когда произошел у «судьи» этот нервный срыв, неделю спустя после похожего (внутреннего) срыва у меня, я испытала необыкновенный душевный подъем и даже запела. Впрочем, в тот же день наше настроение изменилось на противоположное: «судья» повеселела, словно ничего не произошло, а мне стало грустно, я решила больше не реагировать на ее мыслеформы.

Я стала слушать во время работы музыку в наушниках, чтобы заглушать в своей голове голос «судьи», не желая больше слышать его. Она это понимала и обижалась: «не хочешь меня слышать?» Сама она, как мне показалось, рассчитывала на развитие отношений и перенос их в 1-ю реальность. Накануне очередного душевного кризиса «судьи» в октябре днем во время работы я услышала кусок ее фразы: «я буду в….», поняв лишь то, что она договаривается о встрече, но не зная, где и когда встреча должна состояться. В это время мне было удивительно легко и свободно от того, что я впервые за время нашего ментального общения отнеслась к ее словам с безразличием – я не хотела реагировать на услышанное никоим образом. Вечером того же дня я услышала голос «судьи», словно находящейся в тяжелой депрессии. Она много говорила, настолько много, что я уловила лишь ее состояние и услышала: «какая боль!» В том, как была произнесена фраза, и в самом деле чувствовалась невероятная боль. Осознавая, что причиной этой боли была я сама, но не понимая, почему, я сказала ей в утешение: «Боль можно пережить, завтра все будет выглядеть не так мрачно». Я говорила: «Боль – это всего лишь горький напиток, как отвар пустырника, ее можно пить по капле, будет горько, но это не смертельно, даже полезно». «Судья» восприняла такую формулу как проявление цинизма и насмешку, так мне показалось, потому что на следующий день у нее случился новый, еще более сильный кризис. (Прим.: позже я поняла, что демонстрация истерии была вызвана моим охлаждением и намерением уйти от ментального общения с невидимкой, от ментальных диалогов с моим реагированием, что являлось обязательным условием психотронной обработки)

Кульминацией ментальных событий стал вечер 21 или 22 октября 2014. Это был первый случай, когда я слышала в голове не только голос «судьи», но и голоса ее собеседников, становилась сторонним наблюдателем чужой далекой жизни, благодаря установившемуся телепатическому контакту с «судьей», как я тогда думала (т.е. я слышала собеседников «судьи», потому что она их слышала). Также этот день отличался появлением зрительных образов или изображений в моем сознании. Изображения в своем сознании мне уже приходилось видеть пару раз, но то были единичные случаи, теперь изображений стало гораздо больше, и они иллюстрировали произнесенное ментальным собеседником. Фактически это было первым ментальным представлением, за которым позже последовали другие. На этот раз я увидела ясно фигуры «судьи» и ее подруги, как это следовало из их доверительной беседы, четкий облик подруги, стакан чая в руках «судьи», ее взгляд, направленный на стакан. Из замечаний «судьи» я вывела, что она рассказала подруге историю своих ментальных отношений со мной, изображая меня в неприглядном свете, и показывала, что не знает, как ей поступить. Подруга с легкой иронией спросила: «а она что?» «Судья» ответила: «да ничего». На это подруга просто сказала: «да ты того». Эта сцена не вызывала у меня сомнения, поскольку в ней участвовала «судья», в которую я уже привыкла верить как в ментального собеседника, поскольку помнила о происшедшем в действительности телепатическом контакте с настоящей судьей, именем которой совершались все ментальные события. Я даже стала верить в то, что становлюсь более сильным телепатом – круг моих возможностей расширялся. Доверие к этой сцене, как бы продолжавшей предыдущие ментальные события, было основано на их логике - сначала ментальная истерика «судьи» несколько дней назад, когда проснувшись рано, я услышала ее голос в своей голове: «я хочу умереть» и попыталась утешить, на что та отреагировала криками: «я честь, а ты кто такая?», затем истерика в день, когда я услышала от нее «я буду в…», но проявила полное равнодушие к сказанному, тогда были высказаны в мой адрес оскорбления с намеками на похотливость («маленькая шлюжка»).

В возмущении от того, что «судья» представляла меня своим знакомым, как любовью озабоченную и преследующую ее ментально особу, я почувствовала сильное желание ее ударить, хотя ни разу в своей жизни никого не ударила. «Судья» поняла этот импульс, спросив с ехидством: «очень хочется ударить?» У меня уже не стало сил реагировать на это, я ответила коротко, изумленная таким вероломством: «нет, не хочу».

Через 2 дня после разговора с подругой «судья» предприняла еще несколько мер для избавления от моего ментального давления - в этом я увидела причину ее поведения. Вечером, после 21 часа, я услышала в своей голове невнятные голоса группы людей, у меня создавалось ощущение визита к «судье» гостей-мужчин. Из отдельных слов, которые мне удалось выхватить из словесного потока, я сделала вывод, что «судья» пожаловалась на меня в полицию за причиняемые ей ментальные беспокойства любовного свойства, за посягательство на честь судьи. Полицейские усмехались, слушая объяснения «судьи», сказали «чепуха» и ушли. Затем раздался новый женский голос, произнесший слова «злой дух», словно пришла новая гостья и вскоре ушла. Довольно много слов я уловила из подслушанных разговоров, хотя ни разу мне не удалось услышать какое-либо предложение полностью. Но услышанное заставило меня закипеть от возмущения, слишком оскорбительным оно было. «Судья» выглядела в моих глазах вероломной, подлой, предавшей дружбу, возникшую ментально между нами. Мне хотелось одновременно плакать и смеяться, слушая жалобы «судьи». За что могли бы полицейские привлечь меня к ответственности: за то, что нейроны моего мозга слишком громко стучали в моей черепной коробке и мешали спать судье? За любовь к суду РФ, который даже уважать трудно? Я потеряла самообладание: в течение 2 выходных дней выпускала ментально в ее сторону залпы оскорбительных слов: «мерзье», «дрянь», «отмороженная», эти залпы возобновлялись с небольшими перерывами. «Судья» в это время молчала, лишь один раз я услышала от нее: «так больно?» Она все слышала, но не вступала в диалог. Не слыша больше голос «судьи», который привыкла слышать в течение месяцев, я впала в отчаяние. Мне казалось, что «судья» в это время находилась не дома, а в лечебном учреждении под наблюдением каких-то людей и вынуждена была воздерживаться от диалога. Лечебное учреждение – домысел, превращенный в факт – ни разу не был произнесен врачебный термин, но поведение «судьи» в моих глазах выглядело ненормальным, отсюда возникло мое предположение о лечебном учреждении с мягким режимом. Мне казалось, что «судья» находится в лечебном учреждении по наступившей тишине и покою, который царит в них, до меня долетали отдельные слова (например, «сигареты», будто кто-то спросил ее, что принести), что «судью» навестил ее друг или муж, т.к. чаще стала слышать мягкий мужской голос вместо привычного голоса «судьи». (Прим.: значительно позже выясню, что это был голос Пианистки в «маске») Мне показалось тогда, что этот друг тоже обладает телепатическими способностями, т.к. тот с любопытством прислушивался к моим ментальным воплям – это было заметно по его замечаниям. Мои вопли были связаны с беспокойством за карьеру «судьи» - я была уверена, что она своим заявлением больше навредила себе, чем могла бы навредить мне, я пыталась оправдать, объяснить ее поступок, бросая свои аргументы неизвестно кому. На мою мысль: «она вошла в мою ментальность и не может выйти из нее» друг ответил: «может быть». Мне показалось, что этот друг получал мои мысли с некоторой задержкой, с момента их возникновения до осмысления и реагирования на них другом проходила довольно большая пауза (1-2 секунды). Раньше «судья» моментально улавливала мою мысль и отвечала на нее быстро. Этот случай настолько расстроил мою нервную систему, что уже в ближайший рабочий день я увидела необходимость принятия каких-либо мер для спасения своей психики. «Лекарство» я открыла случайно – я стала записывать в блокнот все свои воспоминания о ментальных событиях, считая, что отношения с «судьей» прекратились окончательно. Записи собственных переживаний оказались превосходным транквилизатором, скоро я восстановила утраченное душевное равновесие.

После разрыва ментальных отношений с «судьей», когда прекратились наши диалоги, я по-прежнему ощущала ее молчаливое присутствие, и это причиняло мне нестерпимую боль. Я видела себя «куколкой», которой поиграли и выбросили как старый хлам. (Прим: ощущение молчаливого присутствия может вызываться, как позже я узнала, пси-операторами передачей импульса- напоминания об определенном человеке)

Я уже стала забывать «судью», думала о том, о сем, как услышала в голове знакомый голос: «не флуди» и привычно подчинилась ему. Но после этого эпизода наши ментальные отношения изменились полностью. «Судья» пыталась использовать свой любимый метод кнута и пряника для управления мной – то ласковое слово, то угроза, не замечая, что это больше не работает. Я становилась жестокой – теперь я смеялась над лицемерным возгласом «судьи» «помоги», отвечая ей: «помоги себе сама». Смеялась я и над ее тщетными усилиями управлять мной. Я говорила: «зафлужу слухача до смерти». Она отвечала: «ох, как страшно», но однажды с сожалением произнесла: «слуга сложным оказался».

Прим.: значительно позже мне пришла в голову мысль, что во мне целенаправленно развивали ненависть к настоящему судье, которая могла бы подтолкнуть к ее воплощению в любой форме в 1-й, настоящей реальности. Все это позволило бы неведомому заказчику одновременно достичь 2 цели - причинить вред настоящему судье и дискредитировать меня как свидетеля в другом деле. Помешало осуществлению такого плана моя большая терпимость к людям и готовность прощать.