Голоса в голове - психотронное воздействие на мозг
Дневник участника психотронных экспериментов (контроль сознания, управление мышлением)
28 мая 2015 года
Около 5.30 была разбужена оператором. Пианистка пыталась меня «разговорить». Сон прошел окончательно, хотя я не ощущала в это время действие «возбудителя мозга», не позволявшего уснуть снова. Пианистка была пассивна и беспомощна, создавалось впечатление, что она по каким-то причинам не имела возможность воспользоваться некоторыми техническими возможностями. Вскоре уснула снова. Затем в промежуток 6.30-7.00 находилась в состоянии дремоты. В этом состоянии услышала фразу: «он не такой грешник, какие могут быть». Я удивилась, т.к. не поняла, к кому это относится. Пианистка вдруг запаниковала и произнесла: «она все услышала, но не слышала, к кому это относится!» Я участливо спросила: «Может, это обычная ‘случайная‘ фраза?» Она ответила: «Нет, это не такая». Она начала возбужденно говорить, что у нее что-то не ладится: «Я не знаю, почему это так». Я заметила: она настолько запаниковала, что забыла прикрыть свой настоящий голос маской. Вскоре она позаботилась о маскировке своего голоса: сделала его звучание почти безликим, сглаженным, только характерные интонации невозможно было скрыть. Она передала мне фразу, которую я должна была «отдать». Поймав (услышав) фразу, я словно застыла над ней, пытаясь осмыслить ее и... не отдала – не вложила в нее свой импульс, свою энергию, которую мы вкладываем в слова, адресуя их кому-то. Это также обеспокоило оператора. У меня создавалось ощущение, что Пианистка способна паниковать в некоторых ситуациях, терять голову, что она рассчитывает на помощь со стороны, которая раньше приходила от Говорка. После 7 часов Пианистка стала спокойнее, перешла на чрезвычайно тихое звучание голоса. В это время ей не удавалось не только «разводить» меня, но даже просто завладеть моим вниманием. Не срабатывала в это время «плеточка». Утром никаких зрительных образов я не получала, ломающих ударов не было.
После 7.30 я снова услышала Пианистку, пытавшуюся делать мне замечания, но новым и пугающим для пси-оператора стало то, что я могла не обращать внимание на услышанное. У меня создавалось ощущение, что я ментально слушаю какую-то тетку так, как могла бы слушать в 1-й реальности – в зависимости от своего желания. Я не замечала действие «захвата» моего внимания, когда была вынуждена против своей воли слушать оператора и реагировать на услышанное. Когда я записала эту фразу, на меня посыпались угрозы: «Никто тебя не выпустит!», и далее в таком духе. После того, как я внесла утром в Дневник последнюю запись, Пианистка попыталась вернуться к прежним занятиям: она произнесла несколько фраз для меня, которые раньше были вступлением к «разводу», но не продержалась и пары минут, умолкнув со словами: «ну что ж, я не могу просто так говорить». Затем я получила сигнал-намек бытового характера, как всегда его отвергла, как внешний сигнал, и уже через минуту забыла, в чем состоял намек. В ответ на мою мысль о том, что я перестала получать зрительные образы, Пианистка сказала: «А ты представь себе что-нибудь, я это раскручу». Я воскликнула: «А моя зрительная память! В ней же полно картин!»
В 8.45 оператор сказала мне: «Норман Уисдом (британский актер), представь себе место, где ты о нем подумала». В этот момент я вдруг увидела кусок Варшавского шоссе рядом с метро «Нагатинская», но вспомнила, что на самом деле подумала о нем, когда находилась на Новинском бульваре, недалеко от метро «Баррикадная». Моя зрительная память без особых усилий с моей стороны выдала мне изображение нужного места на Новинском бульваре, но что произошло у операторов, я не понимала – создавалось впечатление некоторого расстройства их механизма контроля над моим мозгом, раньше ассоциативные связи работали у них четко.
Около 9 часов утра прозвучало слово «усилитель». Также около 9 часов дня у меня создалось ощущение проверки доступа к моей памяти: я слышала замечание (с вопросом), на которое будто бы ответила против своей воли. Фокус заключался в том, что на самом деле я не отвечала, но в моей памяти уже хранилась информация, которую я могла бы сообщить, услышав подобный вопрос. Здесь же я не отдавала, операторы сами брали из моей памяти, им доступной, все, что в ней находилось. Но у меня создавалось ложное ощущение саморазоблачения.
В 10-м часу я могла слышать Говорка. Пианистка в это время говорила о моем интуитивном действии, приводящем на секунды к ухудшению связи со мной. Говорок: «Это поле, она чувствует его, но не умеет им управлять. И почему-то не всегда его чувствует». Действительно, в нижней части лица временами я чувствовала что-то похожее на поле. Причем поле в этом месте я ощущала, как правило, во время активного «развода» операторами, когда меня заставляли «отдавать». Вероятно, в это время они усиливали поле, которое при других обстоятельствах я не замечала, срабатывал фактор «усталости» - я переставала терпимо относиться к полю и «гасила» его, прибегая к интуиции. Когда я «гасила» поле, т.е. переставала его ощущать, то вызывала у операторов эффект моего «ухода», им приходилось искать меня и находить со словами: «да вот она». Но слишком часто совершать такие действия было для меня утомительным занятием, поле обычно мне не мешало, поэтому я не была озабочена борьбой с ним. Разговор о поле происходил сразу после одного из таких моих действий в 9.20.
Весь день со мной пытались говорить, но разумно, без лишних оскорблений, не прибегая к «захвату» внимания. В любой момент я могла свободно уйти от диалога. Сигналы-намеки были, но в незначительном количестве. Во 2-й половине дня я услышала знакомую маску, за которой подозревала Говорка. «Маска» снова старалась намекнуть мне на то, что она может быть судьей N. Она пыталась использовать мои старые попытки найти сходство голоса судьи с голосами операторов, хотя я уже давно установила непричастность судьи к играм невидимок. Снова операторы играли голосами, демонстрируя свою способность их менять, пытаясь запутать меня вопросом: «а сейчас кто говорит?». Роль Пианистки стала играть И Это Верно – она как бы продолжала игру, которую до нее вела Пианистка, но со своим, скрытым под нехитрой маской, голосом (слегка омоложенным). «Плеточка» применялась часто и сильно. Уколы в сердце и пара головокружений были настолько слабыми, что я не стала бы обращать на них внимание, если бы это не было так необычно после недавних мощных ломающих ударов. Я неоднократно ощущала пульсацию в левом ухе с закладыванием, но снимала это ощущение прикосновением руки к уху. Когда я «уходила», они переходили на почти неслышное вещание, их голоса звучали громче, когда я вспоминала о них (необычная деликатность). «Случайные» слова и куски фраз я слышала редко. Я считала, что перемены в поведении операторов связаны с техническими проблемами. Но они явно старались показать, что у них все работает как раньше: передавали мне музыкальные фрагменты, взятые из моей памяти, демонстрируя свободный доступ к ней, передавали сигналы-намеки бытового характера, хотя и в малом количестве. Вечером я снова увидела новое изображение комической подвижной фигурки, как бы приветствующей меня. Но было новым: отсутствие сильного, непреодолимого «захвата» внимания, отсутствие возможности применения наиболее мощных ломающих ударов. По-прежнему делались попытки подталкивания меня к принятию готовых умозаключений, подсказываемых операторами, но преимущественно словами, а не бессловесными сигналами-намеками. Часто я ощущала, что операторы пытаются заставить меня «отдавать», но теперь мне было легче, чем раньше, своевременно замечать такие попытки и отклонять их. Ко сну отошла в полночь, посреди ночи дважды просыпалась, и в эти моменты оператор была готова «разговорить» меня, но я быстро засыпала снова. На мое счастье у невидимок не действовал по неизвестным мне причинам «возбудитель» мозга, не оказывалось давление на мозг.
29 мая 2015 года
С утра со стороны пси-операторов - постоянные попытки втянуть меня в прямой диалог, они говорили о чем угодно только для того, чтобы я не «молчала». Я подвергалась обстрелу «услужливыми» готовыми умозаключениями в словесной форме. Эти готовые мыслеформы я отвергала, хотя их было чрезвычайно много. Мне это напомнило нашествие комаров: можно убить одного-двух, но при налете тучи комаров укус обеспечен, сколько не отбивайся. Я подумала, что невидимки пытаются использовать этот момент. В течение дня голоса операторов звучали всегда по-разному: естественный голос звучал редко, чаще использовались маски, программные вставки. Звучание голосов было разным: близкое и далекое, «тоненькой прозрачной сеточкой» на моем сознании, более всего претендующей на мой «внутренний» голос (сомневаюсь, что он вообще существует у нормальных людей). Но фиксации (захвата) внимания не было. Нередко энергичные словесные атаки прерывались паузами, продолжительность которых зависела от моей реакции (наличия / отсутствия интереса к операторам).
После 11 часов снова началось то, чего не было в предыдущий день, - синхронизация моих мыслей с озвучиванием их оператором собственным, естественным голосом. Примерно 5 минут это продолжалось, пока я не взяла под контроль свои мысли. Восстановить дисциплину ума, не позволять себе умственно флудить – в моих силах, я просто «зажала» то, что слышала от оператора, озвучивающей мои мысли, не нуждающиеся в словесной оболочке, и оператор была вынуждена умолкнуть. Вслед за этим с ее стороны последовал поток ругани. Вскоре она сделала попытку через подсказку немного изменить мои планы, подсказать альтернативный вариант действий, который я сама незадолго до этого оценивала как возможный. Но мой альтернативный, запасной вариант теперь мне навязывался в качестве главного, приоритетного. Я не приняла «подсказку», которая была, по сути, попыткой влияния на мои решения, после чего от оператора посыпались упреки: «это же твое!». Теперь она стала давать собственные оценки всему, что попадалось мне на глаза, или тому, что вытаскивала из глубин моей памяти, пусть даже это уже не представляло для меня интерес. Правда, оценки были такими, какие могли бы меня устроить, словно дававшая их невидимка была мои единомышленником, с такими оценками я не стала бы спорить, я могла с ними согласиться. Но и в таких случаях, не веря неожиданному проявлению единомыслия со стороны людей, еще недавно применявших в отношении меня мощные технические удары, я хранила настороженное молчание. В течение дня часто использовалась «плеточка», много раз слышала «случайные» слова и куски фраз.
Сами операторы навели меня на более точное понимание назначения сигналов-намеков, смысл которых я понимала без слов. Намек потому был распознаваем мной без слов, что затрагивал предмет (лицо, событие), о котором я с невидимками уже говорила в определенном контексте. Если я почувствую общий намек на судью, то пойму его однозначно: у меня пытаются спросить – а нет ли ее среди невидимок, не ее ли голос я слышу и не принимаю ли я ее за Говорка? Все это потому, что мы с пси-операторами часто выясняли этот вопрос, чаще других, касавшихся судьи. Хотя общий намек на судью мог бы допускать и другие толкования: А как дела у судьи? Не собираюсь ли я с ней поговорить? Не хочу ли возобновить свое гражданское дело? Аналогично с другими сигналами-намеками: несмотря на общее, приблизительное содержание, они всегда истолковывались мной однозначно, без учета других возможных вариантов, искать которые мне не приходило в голову.
Днем операторами был проведен интересный опыт с изображениями: я поднималась в метро по лестнице на поверхность. Стало пасмурно, но дождя я не опасалась. Навстречу мне спускались люди, я почему-то упорно пыталась увидеть зонты в их руках, мне казалось, что они должны быть, но я их не видела. Я одновременно видела то, что было перед моими глазами в 1-й реальности, и изображение, которое тонко было «наложено» на мое сознание (зонт), т.е. картинку «заднего» плана. Здесь есть сходство с 25-м кадром.
30 мая 2015 года
Заснула спокойно, ломающих ударов не было, но ночью приснились сны, намекающие на невидимок и полные кошмаров. Одна незнакомая женщина-соседка высказала мне претензию в том, что к ней от меня проникли существа, необычные и вызывающие страх тем, что о них ничего не известно, было неясно, как с ними бороться, как от них избавиться. Я объяснила женщине: я здесь не причем, они проникли из подвала. Дом, квартира уже давно стали для меня символом подсознания или мозга. Я увидела существо, которое проникло в квартиру той женщины: аналог ему трудно найти в животном мире: размером с кошку, но без шерсти, с плотным длинным туловищем на маленьких ножках, узкой мордой и толстым острым плавником на позвоночнике, как у доисторического животного. Существо лениво передвигалось по квартире, как будто не имея определенной цели. В своей же квартире я увидела другое существо: оно было похоже на огромного краба, но панцирь его отсвечивал бронзой. Я попыталась раздавить его: медленно опускала на него ногу, но что-то мешало мне надавить на него сильнее и убить, я только прижала его к полу, препятствуя передвижению. В другом сне увидела, что мое жилье изменилось: теперь вместо пыльной квартиры я получила чистенький ухоженный особнячок, довольно уютный, но меньшей площади, чем мое старое собственное жилье. Одно было здесь плохо – особнячок не был моим собственным домом, он был арендованным жильем, т.е. я рисковала однажды остаться вовсе без дома. Дом (квартира) - символы моего сознания, моего мозга, управлять которым стремились невидимки.
Я видела кошмарный сон: множество людей, которым на моих глазах отрезали носы, реже уши, всегда по-разному. Одному по лицу были проведены глубокие разрезы вдоль и поперек, в разрезах проступала кровь. Все это происходило на моих глазах – я находилась напротив этих людей очень близко. Люди эти не были ангелами, то, что с ними совершалось, было наказанием, но все равно было страшно смотреть на нескончаемый ряд жертв жестокого обращения, которые даже не пытались сопротивляться. Я проснулась и этим положила конец бесконечному кошмару, при этом услышала от операторов в свой адрес порицание: «надо же, ей нравится это смотреть, давно бы проснулась, а она все смотрит, не насмотрится…»
День был выходной, я занималась Дневником, операторам редко удавалось пробиться к моему сознанию через мою сосредоточенность на работе. Они все время пытались «разговорить» меня, навязать готовые умозаключения. Операторы попытались перейти на уровень почти неслышного звучания своих голосов, но оказалось, что это недопустимо, после чего вернулись к тихому, но доступному для моего внутреннего слуха звучанию. Мне передавались сигналы-намеки, касающиеся моего прошлого. «Случайные» слова звучали редко. Оттого, что я весь день была увлеченно занята своим делом, мало пользы приносила невидимкам. Поэтому в течение дня подвергалась репрессиям с их стороны: кроме воздействия на сердце, ощущала довольно сильно давление на свой мозг, давление в голове. Ночью была разбужена, в это время явно применялся «возбудитель мозга», не позволявший мне уснуть в течение часа, но действие этого инструмента не было таким сильным, как раньше, поэтому я благополучно, не вступая в диалог с оператором и не реагируя на ее слова и действия, уснула снова.
31 мая 2015 года
Весь день со мной активно общалась знакомая пара пси-операторов: Пианистка, И Это Верно. Часто использовалась «плеточка», хотя наше общение и без того было переполнено юмором. Утром звучание их голосов было очень тихим, но я заметила, что они проверяли, слышу ли я их, они не допускали того, чтобы я перестала их слышать. Когда я прекращала литературные занятия, требовавшие сосредоточенности, они снова увеличивали силу звучания голосов и пытались втянуть меня в прямой диалог. Трудности с вовлечением меня в диалог заставляли Пианистку говорить от моего имени, как было уже не раз. Дважды за день произошло нечто новое: получив сигнал-намек с общим смыслом, который я должна была интерпретировать однозначно, я задумывалась над сигналом, будто допускала иные варианты его толкования. Эта задумчивость тревожила операторов – им хотелось, чтобы я понимала намек сразу и единственным образом, не задумываясь.
Наблюдая за Пианисткой в этот день, за ее разговорчивостью, я предположила, что операторы сами не знают точно, какая цель перед ними стоит, достижима ли она, какими средствами можно ее достичь и в какие сроки и т.д.
Вечером невидимки снова перешли на едва слышное вещание.
