Голоса в голове - психотронное воздействие на мозг

Дневник участника психотронных экспериментов (контроль сознания, управление мышлением)

25 июня 2015 года

Около 4 часов утра проснулась и сразу услышала голос Ко-Ко: «Я только ..., правильно ли вы все делали» (в ответ на замечание Пианистки – не собирается ли она со мной болтать). Ко-Ко (днем позже я уже уверенно могла сказать, что это была Говорок) проверила на мне действие всех приемов, применявшихся Пианисткой и ИЭВ, ничего нового я не увидела.

Ко-Ко по моей реакции на ее комментарий заметила, что скрыть от меня цель своих действий, технические нюансы сложно, всегда можно обронить частичку правды, проговориться. Ко-Ко выступала как наблюдатель за действиями Пианистки и ИЭВ, в тоже время в прошлом контролировала их далеко не всегда, создавалось впечатление, что Пианистке и ИЭВ оказывалось большое доверие, даже чрезмерное, возможно, благодаря их прошлым достижениям. Теперь же появление Ко-Ко (Говорка) свидетельствовало об обратном: о неоправдавшихся надеждах на помощниц, о нежелании поверить в бесперспективность своей работы, в провал своих замыслов, на что ее помощницы ей неоднократно указывали. Ко-Ко была менее, чем Пианистка, способна вызывать подколпачного на прямой диалог, когда приходилось начинать с нуля, она могла говорить напрямую лишь с заблуждающимися подколпачными в самом начале психотронной обработки или после подготовки подколпачного к прямому диалогу своей помощницей. Тем не менее, сейчас она хотела именно прямого диалога со мной, ведомого ею или помощницами, несмотря на то, что для всех, кроме нее, было очевидно – это уже невозможно. Зато Ко-Ко, как следовало из ее замечаний, лучше знала психотронную технику, которую использовала, на которую уповала больше, чем на психологию.

Характер наших отношений с «пастушками» был нетипичен для психотронной обработки. Это признавала и пара операторов, работавших со мной непосредственно, и Ко-Ко (Говорок). Они отмечали и то, что эти отношения противоречили инструкциям, которым должны были следовать, раскрывали кухню многих их действий, срывали с них маски. В то же время именно это было необходимо для достижения поставленной цели – снятие масок, продолжительные диалоги со мной и друг с другом, когда в тоннах акустических плевел в мои уши падали зерна полезной информации. В ответ на обвинение со стороны Ко-Ко в излишней разговорчивости ИЭВ сказала: «но мы всегда так говорили, правда, раньше нас не было слышно».

Я предполагаю, что операторы намеревались проводить свой эксперимент на оборудовании, которое не было предназначено для такой работы, и силами персонала, не имеющего достаточных знаний для поставленной перед ними задачи. Оборудование, которое использовалось, было предназначено лишь для психотронного мониторинга или гнобления.

И Ко-Ко (Говорок), и Пианистка подстегивали мое мышление, как правило, непродуктивное (флуд), а не позитивное, с помощью одного и того же инструмента. Этот инструмент я назвала «хлыстом для бегущей по кругу арены лошади», где лошадью была я, а дрессировщицей с хлыстом - одна из операторов, включая Говорка. Хлыстом служила простая речевая формула – только Пианистка говорила «вот-вот», вставляя это периодически в мои размышления, что выглядело как поощрение, согласие и подталкивание к продолжению, а Говорок - «именно».

В середине дня были заметны активность Говорка и подчиненное ей положение Пианистки и ИЭВ, в это время я получила множество сигналов-намеков, постоянно слышала от Пианистки подсказки для повторения, от которых всегда уклонялась, много раз применялась «плеточка», и я немного размякла, «открылась», реагируя на замечания операторов живее, чем накануне, хотя и не доходя до прямого диалога. Обо всех результатах, проблемах, неудачах Пианистка и ИЭВ докладывали тут же Говорку. Так, например, часто она интересовалась у ИЭВ: есть ли от меня «посыл»? ИЭВ говорила: «мало, хотелось бы больше» или «есть немного, но это нужно каждый день». Либо Говорок спрашивала у них: как, каким образом добиться от меня посыла? Пси-операторы мялись, зная, что я все слышу и изыскивали способы общения между собой с минимальной потерей информации, включая понижение силы звучания своих голосов до предельно низкого уровня, когда я почти ничего не могла услышать.

Сопоставляя услышанное ментально за год, я предположила, что еще на первом этапе моей психотронной обработки (весна-лето 2014 года), когда я лишь изредка слышала отдельные слова и короткие фразы, приписываемые мной одному лицу – судье, я подвергалась попыткам, только более грубым, заставить меня поверить в то, что голос пси-оператора является аналогом моего «внутреннего» голоса. Например, в то время я услышала: «я хочу умереть» и забеспокоилась о судье, т.к. решила, что она склонна к суициду, помня ее меланхоличный вид. Я услышала однажды вопрос: «Как меня зовут?». Удивившись, ответила: «Таня, тебя зовут Таня». Оба раза, как я допускаю, я должна была услышанное интерпретировать как глас собственного Я и ответить: «Меня зовут Елена». Но в отношении суицида я отреагировала по-другому, отнеся фразу сначала к себе: я представила себя в роли самоубийцы и засмеялась (мысленно): «ну нет, я люблю жизнь, для меня это невозможно». Немного позже отнесла эту фразу на счет судьи, будто желавшей подтолкнуть меня к суициду, тогда я много думала о такой возможности в отношении других людей, более склонных к суициду, чем я. Таким образом, неудачные грубые попытки на первом этапе психотронной обработки заставить меня принять внешний голос за «внутренний» могли спровоцировать переход к более сложной и продолжительной пси-обработке, заставившей невидимок раскрыться.

Ко-Ко (Говорок) спрашивала у Пианистки: зачем нужна «плеточка». Она строго придерживалась существующих инструкций, и этот инструмент был ей неизвестен. Она сомневалась в его эффекте, считала, что он больше служит эмоциональной разрядке самой Пианистки. Она заметила, что после применения «плеточки» я еще долго остаюсь в смешливом настроении, и задавала вопрос: «почему». Я призадумалась и ответила ей: этот смех, скорее всего, истеричный, нервный. Говорок согласилась Плетка действует на мою нервную систему и не так безобидна, как может показаться. Она сделала замечание Пианистке: «плеточка» - инструмент не для веселья, а для гнобления. Защекочем гадину до смерти!

26 июня 2015 года

В середине ночи, около 3 часов, я была разбужена и подверглась атакам со стороны Говорка - главной среди операторов, стремившейся вызвать меня на диалог или, по крайней мере, заставить реагировать на сказанное ею, что подпитывало бы ее монолог, который мог продолжаться бесконечно долго. Я снова стала слушать музыку в наушниках, желая потерять время, отведенное для сна, хотя бы с удовольствием. Ночью Говорок пытаясь меня «завести», спросила: «Почему она спокойна?» На это я отреагировала, хотя и не напрямую, но зная, что меня услышат: «если тебя насилуют, расслабься, хотя бы удовольствие получишь». В моем случае расслабление во время ментального насилия означало обмен остротами и получение разнообразной интересной информации о психотронной обработке. Сон оказался недостаточным, весь день я была «вареной». Говорок интересовалась снами, возможностью влиять на подсознание во время сна. Пианистка говорила, что сны не представляют для них интереса – я или помню о том, что мне приснилось, но не верю, или забываю напрочь увиденное, но неосознанное. Правда, влияние операторов на мои сны имело место, во снах я могла видеть то, что они хотели мне передать. В эту ночь я увидела во сне что-то неопределенное с эротическим подтекстом, я не поняла сон, но услышала поясняющие комментарии Говорка по этому поводу сразу после пробуждения.

Утром после подъема я без большого энтузиазма реагировала на замечания операторов, среди которых старалась лидировать Говорок, не отпускавшая от этой работы и Пианистку, зная, что одной ей не удастся меня «разводить». Но едва я вышла из дома на работу, как моментально «замкнулась», словно мне захотелось щелкнуть по носу самоуверенную Говорка, и перестала реагировать на замечания операторов. Между нами как бы выросла прозрачная стена, делавшая меня в определенной степени недоступной. Поддержанию этого состояния отрешенности способствовала и моя вялость из-за недостаточного сна.

Около 11 часов дня Говорок упрекала Пианистку в том, что она ничего не может со мной сделать. Та отвечала: «А что я могу? Реакция нулевая».

Во время моей работы Говорок спрашивала: «посыл есть?» ИЭВ отвечала: «да, но недостаточный».

Говорок так долго не интересовалась ходом работы, в которой или была лично заинтересована, или за которую отвечала, что упустила многие произошедшие важные изменения. В частности, она пропустила формирование у меня навыка «ухода» от операторов, которым я была обязана им самим, их инструменту «кнута-пряника», превратившемуся для меня в своего рода тренинг, когда я, возвращаясь к оператору после очередного «ухода», все более сокращала время пребывания с ними и увеличивая время своего независимого от них существования. Для меня это выглядело так: «шаг назад, два шага вперед». Невидимкам это не мешало верить в свой успех, они полагали, что всегда вернут блудную овцу в свой загончик, ведь ее мозг – у них под контролем.

Работа, которую пытались выполнить Говорок и ее помощницы, не имела под собой серьезную теоретическую базу, в своих «трудах» они придерживались правила: «давайте попробуем это, вдруг получится». Говорок, главная среди пси-операторов, была похожа на костоправа, решившего взять в руки скальпель нейрохирурга. Своими непродуманными действиями, одержимая поиском «философского камня», она гробила мозг подколпачного, нанося ему больший вред, чем можно было бы ожидать от психотронного воздействия, разрушала здоровье 2-х своих ассистенток, работавших круглосуточно в течение многих месяцев без нормального сна, не имевших возможности восстанавливать свои растраченные на этой работе силы.

Пси-операторам было трудно разбираться в том, кто именно – я или кто-то из них - что-то произнес в моменты, когда я начинала думать независимо от них, когда дополняла и продолжала их собственные замечания, реагируя на них, ведь все записывалось (мои мысли, их слова) и возникали накладки одного замечания на другое. Операторы сидят не рядом друг с другом, поэтому мои замечания кто-то из них мог иногда принять за комментарий подруги и ответить на него, что-то разгласив, но очень скоро они понимали свою ошибку и поправлялись.

Говорок не один раз высказала надежду на то, что ее проблемы со мной вызваны неудачным выбором подколпачного, что результат такой работы может зависеть от личных качеств человека, подвергнувшегося психотронной обработке.

Говорок продолжила свои попытки заставить меня слушать высказывания операторов, голоса которых звучали крайне тихо. Она считала, что развитие моего внутреннего слуха, моей восприимчивости поможет ей. Она предпринимала эти попытки старым малоэффективным способом: во время обсуждения своих служебных вопросов, которые представляли для меня интерес, но не были так важны для самих невидимок, звучание их голосов понижалось в расчете на мою инерцию, на то, что я автоматически перейду от готовности слушать «громкую» речь к готовности слушать крайне тихую речь. Такой инерции у меня не было, тайны невидимок не были столь ценны для меня. Пси-операторы придерживались правила: «всегда используй то, что однажды дало эффект». В самом начале психотронной обработки я, действительно, несколько ночей в течение нескольких часов напряженно прислушивалась к звучавшим в моем сознании голосам, но тогда я находилась во власти заблуждения – считала, что мне угрожает опасность. Теперь все обстояло иначе. Пси-операторы не принимали в расчет изменения, произошедшие со мной.

Вчера и сегодня отметила эпизоды странной забывчивости, длившейся несколько минут, какой раньше у себя не наблюдала: я не помнила, вымыла ли голову, умылась ли. Я выяснила это лишь по косвенным признакам – влажные волосы или лицо, помнила о своем намерении совершить эти действия, но полностью забыла сам процесс мытья или умывания, хотя и делала это ежедневно почти автоматически.

К 11-30 услышала от Говорка угрозы применения «бомбочки», Пианистка на это заметила, что «бомбочка» малоэффективна, когда я не слушаю. Действительно, я оставалась «глуха» ко всему, что слышала от операторов. Около 12-30 ощутила слабую дрожь в затылочной части головы, едва заметную, что подтвердило слова Пианистки. Как и в прошлый день, много раз делались попытки вызвать меня на диалог, множество подсказок для повторения готовых фраз, сигналов-намеков, «случайных» слов или фраз мной было получено, много раз применялась «плеточка».

Уснуть вечером пси-операторы не мешали