Голоса в голове - психотронное воздействие на мозг

Дневник участника психотронных экспериментов (контроль сознания, управление мышлением)

8 мая 2015 года

Ночь была спокойной, но перед отходом ко сну снова покалывало сердце. Утром операторы понизили силу звучания своих голосов до минимума. Почувствовав их приготовления к чему-то, ощутила в себе желание сопротивляться. Я вызвала у себя искусственную глухоту, т.е. слышала, но не слушала операторов. Они активизировались, посыпались угрозы.

По тому, как приблизительно расшифровывала Пианистка мои бессловесные мысли, я предположила, что расшифровку делает программа, выдавая некий черновой, приблизительный вариант. Пианистка озвучивала сырой машинный перевод и пыталась найти ему более подходящий эквивалент, ориентируясь на мои реакции на услышанное. Но в последнее время мои реакции на это стали почти нулевыми из-за роста безразличия к происходящему, Пианистке приходилось довольствоваться приблизительными результатами. Я не желала помогать операторам, за что Пианистка награждала меня шумом в ушах и жжением в сердце.

Утром из-за моего противостояния на меня сыпались угрозы, но длинная тирада пси-оператора сразу оборвалась, как только я подумала, что Говорка можно узнать по способности часами говорить в таком духе, когда у 2-х ее напарниц такой энергии не было. Почти закончив свои опыты на тот момент, понизив силу звучания своих голосов, с угрозами они требовали от меня послушания.

Утром оператор сказала: «все о вас знаем, но не знаем, КАК вы мыслите». Это было сказано в момент моего глубокого погружения в собственные мысли, глубокой задумчивости.

Днем я получила от операторов сигнал, еще не успела его осознать, как сразу отвергла его, будто поняла сигнал на высшем уровне (на секунду задумалась и тут же приняла решение «нет»).

Днем много раз применялась «плеточка». Сердце кололо много раз.

Операторы провели новый для меня опыт со зрительными образами: на одно, взятое из моей памяти, изображение накладывалось второе – тончайшее, как водяной знак, едва заметное. На втором изображении было что-то эротическое, вроде женских бедер. Это не вызвало у меня никакой реакции.

Говорок: «у нас есть особые картиночки – не что-то определенное, вы видите какое-то мелькание, и это воздействует на вас так, как нам нужно». Действительно, во время прослушивания танцевальной музыки у меня в сознании мелькали ритмично какие-то тени, я сама просила их – дайте картиночку, они дали. В самом начале игры я видела в сознании тоже что-то неопределенное – куски черных облаков, но интерпретировала их, как накопленное человечеством зло. Пси-операторов озадачило такое мое восприятие их картин, они не знали, как к этому относиться. В середине игры на мне пытались испытать искусственные (внешние) эмоции, для которых в действительности не было основания: ужас или паника, которых у меня не было, эротика, юмор. Когда на мне испытывали каждую из этих эмоций, я не чувствовала ничего, но видела примитивные зрительные образы: для ужаса или паники – человечек с широко открытым ртом и волосами, вставшими дыбом, для эротики – дико орущая дамочка, будто скачущая на лихом скакуне, для юмора не нашлось тогда подходящей картиночки, зато позже это станет довольно мощным орудием в руках операторов для установления контакта со мной и для моего расслабления перед новыми опытами.

Пианистка говорила, следя за мной: «ходит и ходит». Говорок использовала в этом случае вопросы: «а зачем она ходит?», строя на них свою бесконечную тираду. Вопросы более цепляли, чем бесстрастная констатация моих действий, заставляя, по меньшей мере, хотя бы задуматься над тем, почему задается этот вопрос, если не отвечать на него.

Днем операторы много раз пытались меня задеть, много раз у меня вызывалось головокружение, покалывание в сердце. В частности, колоть сердце стали и после одного из моих предположений о том, что операторы, повышая силу звучания своих голосов во время угроз, вынуждены держать ее на допустимом для себя уровне.

После 18 часов нахожусь дома. «Говорок» часто говорила: «Постоянство во всем. Да, даже глупость должна быть постоянной. На том стоим – на постоянстве. Всегда утверждай и то, что уже могло себя дискредитировать – на том стоим». «Говорок», пытаясь меня вернуть, много угрожала больше для того, чтобы привлечь этим к себе мое внимание. Перед отходом ко сну ощущала более продолжительное покалывание и жжение в сердце. Посреди ночи была разбужена и атакована Пианисткой, решившей раскрутить меня на пустомыслие, но не поддалась на провокацию и скоро снова заснула.

9 мая 2015 года

После утреннего пробуждения операторы пытались раскручивать меня на ментальный флуд, но, едва поддавшись, пресекла эти попытки.

Сила звучания их голосов была очень низкая. Весь день занималась литературной работой, описывая действия операторов. Их внимание было сильно поглощено моим занятием, изредка они подсказывали мне слова или словосочетания, подсказку я или отвергала в поисках своего варианта, или принимала, не видя смысла упорствовать в таком вопросе, в любом случае ее оценивала.

Когда Говорок в начале вечера что-то искала в моей памяти, а я ей в этом не помогала, я получала своеобразное ощущение - будто кто-то невидимой рукой тормозит работу моего мозга. Помехой в поиске оператору служило не мое нежелание «отдавать», невидимки и при моем сопротивлении найдут то, что им нужно. Поиск их затруднялся тем, что я все дальше уходила от того места, на котором была предпринята попытка фиксации моего внимания – новые мысли и новые ощущения затирали старые.

Почувствовав мое намерение продолжать сопротивление, отказываться от подчинения ее приказам, Говорок перешла на брань, которая скоро закончилась, т.к. я перестала ее слушать. После этого на меня посыпались почти все ломающие удары, какие нашлись в арсенале операторов: давление на мозг, головокружение, дрожь в коленях. Воздействия на сердце в этот момент не было. Головокружение и дрожь были кратковременными. Давление в голове стало слабее, но оставалось повышенным на одном уровне. При этом я не чувствовала помех для умственной деятельности, занималась умеренной физической работой дома.

Перед отходом ко сну около 23 часов сразу же была атакована «тяжелой артиллерией» невидимок – почувствовала растущее давление в голове. При этом, сохраняя полное спокойствие, я пыталась определить, в каком положении или состоянии легче перенести это давление. Обнаружила, что лучше всего переносить давление в голове в состоянии физической активности и что у применяемого ко мне психотронного оборудования есть свой предел возможностей, к которому можно благополучно подойти при условии соблюдения полного спокойствия. Думаю, человек может перенести воздействие на себя мозговой машины, не сломавшись, соблюдая определенные правила, к тому же эффект от ее разового применения – кратковременный (несколько минут). В это же время закладывало уши, но не так сильно, как при полетах на самолете. Я почувствовала и нервический озноб, который теперь казался мне ничтожным по сравнению с тем, который был в прошлый раз. И была удивлена – я не только стала привыкать к воздействию на себя ломающих ударов, но даже забыла о них в то время, когда они еще применялись, расслабляясь для сна.

10 мая 2015 года

Едва проснувшись, как и в предыдущий день, я была атакована Пианисткой, стремящейся снова меня «зацепить», заставить себя слушать и думать словами синхронно с ее болтовней. В момент пробуждения я была более открыта для этого. Но слегка поддавшись (минут на 30) и включившись в косвенный диалог, я из него вышла. Разрывать временный контакт с оператором мне становилось все легче.

Весь день была занята Дневником, не уделяя никакого внимания невидимкам, не «отдавая» им то, на что они рассчитывали. Говорок сказала: «мы уходим назад, вместо того, чтобы идти вперед», не забыв немного поколоть в мое сердце.

Перед отходом ко сну около 23 часов ко мне снова были применены ломающие удары, к которым я, как и накануне, отнеслась спокойно, уверенная в том, что невидимки достигли предела своих возможностей. Я чувствовала несильное жжение в сердце, но покалывания не было. Операторы были очень удивлены этому. Давление в голове и слабая дрожь в теле – это все, что я испытала перед сном, и спокойно уснула с наушниками в ушах.

11 мая 2015 года

Проснувшись утром, столкнулась с непривычной тишиной в своем сознании, казалось, что пси-операторы «ушли», но прислушавшись, поняла, что они на своих местах. При этом почувствовала сильное, противоестественное желание прислушаться к «тишине». Чтобы перебить это желание, снова включила музыку и сосредоточилась на ней. Операторы усилили звучание своих голосов и попытались снова «зацепить» меня. К моему удивлению, мне легче, чем накануне, было отказаться от мышления словами, к которому меня приучили невидимки. Пианистка пыталась раскрутить меня на диалог, но неудачно. Появилась Говорок, которая начала с ругани в мой адрес. Не получив нужного результата и помня, что раньше во время таких попыток меня «зацепить» я посылала ей эмоцию насмешки, она высокомерно заявила: «да не важно, что я говорю, важно, что я здесь делаю при этом». Дилетантство пси-операторов проявлялось во многом, в частности в том, что они раскрывали передо мной свою «кухню». Одна из них, Пианистка, в тот момент, когда я перестала думать словами, еще только интуитивно чувствуя необходимость этого в моих интересах, уловив мою мысль, сказала: «Правильно, когда ты думаешь словами, ты не заметишь более тихий сигнал, который как тончайшая сеточка, ляжет на твой лепет. А сигнал не словами ты не поймешь. Но в тишине этот сигнал ты все равно услышишь, он прозвучит как набат». Я стала пытаться уничтожить в себе привычку думать словами. Заставить меня думать словами (одних призывов к этому было мало) - одна из важнейших целей пси-операторов. На это ими было потрачено много труда в течение 6 месяцев. Они подталкивали меня к этому, провоцируя на «флуд». Такая длительная работа операторов, требующая прямых контактов, неизбежно вела к раскрытию их индивидуальностей, настоящих голосов.

К 15 часам после того, как я закончила работу с Дневником, отнимавшую у меня много времени, Пианистка снова перешла на чрезвычайно тихое звучание голоса, предварительно поговорив со мной и поиграв моими ассоциациями. При этом она не раз прибегала к ломающим ударам – у меня покалывало сердце, вызывалось головокружение, закладывало уши. Императивные сигналы невидимки я игнорировала. В одном случае, прислушавшись, я услышала словесный эквивалент императива и попросила оператора уточнить команду. Она от неожиданности долго не находила, чем ответить мне, затем пояснила, что так не должно быть, я не должна задавать конкретизирующие вопросы. Вначале я ее поняла так, будто должна была следовать приказу настолько, насколько его поняла, т.е. и не совсем правильно. Оператор разъяснила: «нет, я должна сама определять способ и средства выполнения приказа, но понимаю я его всегда должным образом». У меня, действительно, всегда было ощущение, что я понимаю, в чем состоят требования команды, но я не была уверена в том, что это ощущение не является ложным. К 18-30 у меня появилась сильная сонливость. Пользуясь тем, что голова моя больше не была занята литературной работой, операторы стали активно забрасывать меня сигналами-намеками, понизив силу звучания своих голосов до минимума. Я получила сигнал-намек с чем-то неопределенным и прислушалась, чтобы услышать комментарий оператора. Оператор сказала: «вот так, зароем, и костей твоих не найдут». Впервые я обрадовалась тому, что не поняла сразу сигнал-намек невидимки. Меня снова пытались зацепить замечаниями, снова применялась «плеточка».