Голоса в голове - психотронное воздействие на мозг

Дневник участника психотронных экспериментов (контроль сознания, управление мышлением)

1 июля 2015 года

Посреди ночи проснулась с болью в ушах, которая не снималась прикосновением руки, но боль была терпимой, я уснула вместе с ней, не заметив ее исчезновения.

Около 4 часов утра я проснулась и сразу услышала голоса Пианистки и другой невидимки (пси-оператора), которую не могла с уверенностью идентифицировать. Первое мое впечатление в момент пробуждения, когда сознание еще находилось во власти сна, - я что-то ответила операторам, вложив в ответ «посыл», т.е. адресуя его кому-то из них, не осознавая, на что я отреагировала. Затем поняла, что в момент пробуждения в моем сознании лишь отразилось сказанное оператором, вызвав у меня ложное чувство адресации кому-то моей ответной мысли. Поймав операторов на имитации моего ответа им с вложением в него «посыла», я пришла к выводу, что они не верят в то, к чему пытаются прийти – в возможность управлять мышлением другого человека незаметно для него. По крайней мере, это касается Пианистки, которая инициировала этот опыт с фальшивым «посылом».

Как и накануне, операторы усердно занимались маскировкой своих голосов: Говорок стала испытывать для своего голоса различное звучание, она более тяготела к обезличиванию голоса, чем к использованию маски, которая не лучшим образом маскирует природный голос пси-оператора.

Пианистка в очередной раз слегка приоткрыла завесу технической оснащенности пси-операторов. Она упомянула о «лице» подколпачного без индивидуальных черт, по которому наглядно видно, как и на что тот реагирует, по «лицу» было видно наличие или отсутствие внимания к невидимкам и его степень, наличие или отсутствие эмоций и их характер и т.п. Также она сказала, что видит: на что я реагирую, размышляю независимо или благодаря подталкиванию со стороны операторов, как слушаю – замечаю ли подсказки (подталкивание), принимаю или отбрасываю искусственные (внешние) эмоции, уровень слуха и др. Она сделала это, потому что обижалась, когда я начинала ей подсказывать, например: «это я заметила и не приняла», она отвечала: «знаю, все сама вижу».

Днем Пианистка снова сделала имитацию одного моего «посыла» при отсутствии мыслей как с моей стороны, так и со стороны невидимок. Говорок обнаружила такой «посыл» на своем оборудовании и спросила: «Что это? Где сама мысль?» Я чувствовала фальшивость «посыла», как и все искусственные (внешние) эмоции, вызываемые операторами. Это напомнило мне про «потуги мысли», когда вызывая у меня такое ложное состояние, Пианистка пыталась при отсутствии самих мыслей инициировать их рождение, словно дитя рождается на свет, потому что у женщины живот схватило.

Говорок днем пыталась применить ко мне прием, напомнивший первые дни моей пси-обработки. Он заключался в том, что Говорок утверждала что-то, затем немедленно отрицала свое утверждение (в этот момент я всегда переставала слушать), затем, не замечая, что ее уже не слушают, снова возвращалась к первоначальному утверждению, отрицая предыдущее, и так несколько раз, пока, наконец, не спрашивала Пианистку: «ну как она?» Та отвечала: «никак, выскакивает».

После 7 часов утра и во время моей работы Говорок изучала уровень моего слуха: я услышала множество неоконченных фраз, закончить которые, как я полагаю, предстояло мне. Иногда, не часто, я продолжала фразу, если это представляло для меня интерес, понимая, что делаю это, отвечая замыслам невидимок. Говорок все время меняла звучание своего голоса, подбирая то, которое лучше всего соответствовало двум задачам – чтобы я услышала сказанное полностью и правильно и чтобы не поняла при этом, откуда ко мне пришло услышанное, не догадалась бы об его источнике. По ответам Пианистки на вопросы Говорка во время таких опытов я понимала, что не все слышу, а слышу лишь отдельные слова, общий смысл сказанного пси-оператором от меня ускользал.

Многое предпринималось операторами для усиления моего тающего с каждым днем внимания к ним, от которого зависела моя готовность постоянно их слушать. Здесь и частое применение «плеточки», в т.ч. во время прослушивания музыки, нагнетание сонливости и торможение работы мозга при чтении книги. Как само собой разумеющееся – постоянная болтовня Пианистки одной или вместе с Говорком с попытками влияния на ход и содержание моих мыслей, с многочисленными подсказками, делаемыми особенно тихо, до достаточно слышно для меня, для их повторения мной. Подсказки я всегда отвергала, но на высказывания оператора иногда реагировала, дополняя их своим замечанием.

Искусственные эмоции (беспокойство, например) вызывались, но действовали на меня менее минуты, были легко идентифицированы как фальшивка, плод трудов невидимок, и исчезали, не оставив ни следа в душе.

Днем я часто получала «кашу», когда в моменты расслабления (полудремотное состояние в транспорте) ощущала особый шум в голове, на фоне которого слышала кажущиеся бессмысленными слова. Эта операция очень походила на другую, которую ранее осуществляла Пианистка: слова, слепленные в фразы, смысл которых от меня ускользал, я слышала в состоянии бодрствования, ощущая при этом сильное давление в голове, которое трудно назвать терпимым, создавалось впечатление, будто в меня «запихивают» что-то, что могло быть мыслеформой и что мной не осознавалось. Такое «запихивание» - было инициативой Пианистки, которую Говорок порицала за то, что она проявляет неавторизованную активность, делает не то, что от нее требуется, и не совсем так, как требуется.

Вчера Говорок сказала, что она тоже (как и я) противница злоупотреблений зрительными образами, изображениями, хотя некоторые образы, подготовленные Пианисткой, ей понравились (зонт, который я будто бы видела в 1-й реальности, когда на самом деле не было ни одного человека, у кого он был бы в руках), потому что в целом, каким хорошим бы не было изображение, оно обнаруживает постороннее влияние.

Как и вчера, невидимками весь день предпринимались попытки перевести меня на более высокий, позволяющий улавливать особенно тихое звучание их голосов, уровень слуха с помощью заманчивого для меня лакомства – своими профессиональными тайнами и другой дезинформацией. Так завлекают развратники маленьких доверчивых девочек в укромные места шоколадкой. Говорку не удавалось перевести меня на новый, более высокий, уровень слуха. Терпя неудачи, она восклицала «Но ведь она нас не слушает!» «Да», - отвечала спокойно Пианистка, Говорок снова: «Но ведь она должна нас слушать!». Пианистка больше не стала комментировать этот возглас, я также не могла реагировать на заявление о том, что кому-то что-то должна. Я не пыталась слушать Говорка даже на привычном для меня акустическом уровне из-за смертельной скуки, которую она на меня нагоняла – она пыталась предъявлять ко мне какие-то требования, не потрудившись установить со мной хотя бы минимальный контакт.

Около 12 часов дня я «замолчала», т.е. прекратился поток моих мыслей. Говорок запросила у Пианистки информацию обо мне и получила: «ушки на макушке», я очень давно не слышала этого их обозначения того, что я внимательно слушаю. Говорок с задержкой в 1-2 минуты получила от Пианистки информацию о том, что послужило причиной моего "молчания" и получила от нее изображения того, что увидел мой глаз в 1-й реальности (это был ответ на вопрос). Вначале она заметила лишь то, что мое внимание что-то отвлекло, и спросила у Пианистки, почему до этого я много говорила. Пианистка ей ответила, что фактически я большей частью «отражала» то, что говорила сама Пианистка, т.е. я просто слышала то, что говорила Пианистка, а все, что я слышу от операторов, также как и то, о чем самостоятельно размышляю, возвращается к операторам. В этот момент у меня возникло подозрение, что Пианистка уже к началу 2-го эпизода сомневалась в успехе их предприятия и делала ставку на фальсификацию положительного результата – вместо задуманного управления моим мышлением – улавливание моих сырых мыслей, озвучивание их раньше, чем я успею выразить их языковыми средствами. Такая практика могла заставить меня потерять представление о том, когда я мыслю самостоятельно, в чем – моя собственная мысль, и когда лишь повторяю слова Пианистки, не умея думать самостоятельно вообще. Такая практика, длись она долго, могла бы заставить меня отказаться от решения постоянно встающей передо мной задачи – моя мысль или не моя – и доверчиво принять все, что звучит в моей голове, за свое, поскольку это не противоречит моей природе. Еще в начале 2-го эпизода, когда я по услышанным комментариям невидимок, которые только начали появляться, обнаружила, что являюсь объектом пристального наблюдения, я услышала от одной из них уныло произнесенную фразу: «мы напрасно теряем время». Своим упадническим духом она так не соответствовала азарту преследования, которое я приписывала судье и компании, что надолго запомнилась мне. Теперь я предположила, что та фраза была произнесена Пианисткой, у которой были уже тогда сомнения в успехе предприятия, в которое она была вовлечена. Затем Пианистка повторила опыт, проводимый со мной сразу после пробуждения: во время «отражения» в моем сознании ее реплики она делала имитацию «посыла», т.е. моей реакции на нее, которой на самом деле не было. Такой эксперимент ничего полезного не дал ей, ни к чему меня не подтолкнул, ее махинация с «посылом» моментально была мной замечена.

Дважды я испытала легкую и кратковременную (на несколько секунд) головную боль – утром в правой части головы, днем – в лобной части головы, в районе переносицы. Очень часто использовалась «плеточка». Когда я замолчала и включила музыку, у меня сразу заложило уши, но снять это ощущение можно было прикосновением руки.

Пианистке указали (Говорок) на проблему, создаваемую фальсификацией ею моего «посыла» - хотя меня операторы всегда слышат хорошо в любом случае (как они сами заявляли), я могу что-то недослышать. Пианистка оказала Говорку медвежью услугу, возможно, в силу заинтересованности в продлении этой работы.